На скалах Валаама (стр.30)

Опубликовано: 27/09/2013 Читателей: 1982



ГЛАВА VIII.

      Я посмотрел вниз. Под скалой раскинулся сад монастырский, а по самой скале тянутся могучие клены, под ногами близко - близко шелестят вершины. Нет земли под ногами, а какой-то силой висит над этими волнующимися миллионами листьев.

      История монастырского сада говорит о неиссякаемой энергии инока валаамского. Когда-то здесь был каменистый берег, один голый камень, луда, как говорят на Валааме. А теперь правильными шпалерами рассажены коренастенькие, развесистые яблоньки, груши, вишни. Возле них – подпертые жердями ягодные кусты, а у самых дорожек цветы. Прижавшись к гранитной стене, поросшей кленами, вязами, рябинами и шиповником, стоит деревянная беседка, окутанная зеленью черемухи, сирени, акаций.
– Садиком любопытствуете? – подошел к ограде старичок-послушник в остренькой, пожелтевшей скуфейке. – Оно, действительно, удивительно. Камень был, а теперь поскольку яблока-то сбираем… Налива, примерно, на весь год братии хватает…

      К нам подошли богомольцы. Они уже потрапезовали и теперь отправлялись наслаждаться дивами валаамскими.
– Что, брат; Семен Иванович, какова похлебка-то? по скусу? – спрашивает Петр Егорыч своего товраища по профессии.

      Семен Иванович, высоченный мужчина с бакенами, похожими на щеки мопса, скорчил кислую мину и головой тряхнул.
– Пост, братец мой, – ну и терпи… А вот в Питер прикатим, за уху примемся…
– А знаток он касательно этой ушицы чудотворнодейственник… – обратился Петр Егорович в старичку-монаху.
– Разве в ушице есть цель спасения? – серьезно, не чувствуя искушения, протянул печально монашек. – Мамоне потворство – душе гибель…
– А что мне, Петр Егорыч, Митька с Невского сказывал… Возьми, говорит, налимчика порционного с печоночками, прихвати к ему судачка да сижка, да живьем и вари… Так вот, братец ты мой, уха-то!.. Куда и похлебка валаамская… Говеешь нонеча?
– Говею, брат… А ты?
– И мы тоже… Грехов это в Питере натворишь – страсть…
– Да… много грехов в миру, много…
– Д-да! Тут только и отдохнешь… Только ногой сюда ступишь, точно другим человеком станешь. А на душе так праздник какой словно… – говорил Семен Иванович.
– Это ты точно… Тут все как есть… черед-чередом… Исповедался?
– Сподобился.
– Хорошо! Тут только и человеком себя чувствуешь. А в городе приедешь, – точно в яму помойную окунешься.
– Вы это нащот городу-то? – вмешался старичок-послушник.
– Да… нащот городу… В роде, говорю, ада…
– И верно вы это назвали… Жизнь самая круговоротная… А сами, чай, думаете, как бы туда поскорей…
– Не-ет… Уж это вы напрасно. Прямо вам кажу, кабы не жена да не дети, безприменно бы к вам и прямо в скит… Али бы в самую, что ни есть, чащу зашел и там бы себе сичас келью… и затворился бы… И хорошо… Птицы тебе на разные голоса поют, лес, примерно, про природу, про разные там чудеса тебе рассказывает – занятно!
– Вам бы все из занятного… Нет, а вы о душе бы вот лучше. Деньги ежели которые – на помин души… бедным, к примеру…
– Ну, уж это само-собой… на церковь бы… Колокол бы, примерно, в тыщу пудов, и на нем бы свое имя велел излить и родителев покойных.
– Во-во… – поддакивал старичок. – Колокол – это хорошо… Нам вон один кузнец на колокол тоже. И непременно, говорит, чтобы у Финляндского – во как!
– Да! – это действительно…
– А я бы не так, – заметил Семен Иваныч.
– А как?

– Я бы сичас капитал на неприкосновенность.
– То-ись, это как-же-с? – умильно вопросил старичок-послушник.
– Неужели не понимаете?
– Не могу-с… сумлительно что-то…
– Сумлительно? Ну, нет… Это означает на процент его положить. И чтобы кажинный год процент на благодеяния разные.
– И это тоже очень хорошо-с… И капиталец в целости, и излишек. Ну, а скажите-с… Не думаете с суетой жительской развязаться?..
– Н-ну-с… не знаю-с…
– Ну, а все таки?
– Тяжело… а иногда бывает такое воспылание… Жена иной раз раздражит своей бабьей руготней… Ну, мечта-то и того… и можжит.
– А правда, будто у вас один схимонах в далекие края ушел? – спросил Петр Егорыч.

Автор:

Представьтесь, пожалуйста:
* Размер сообщения ограничен (400 зн.)
Код защиты: =>