На скалах Валаама (стр.21)

Опубликовано: 27/09/2013 Читателей: 2306


      Усталый от впечатлений тревожного дня, я скоро заснул на каменной монастырской постели. Дребезжащий звонок разбудил меня в средине глубокой ночи.
– Вре…мя пе…нию… – пауза и звонок. – Мо…ли…тве час… – затянул унылый голос за дверью. Опять звонок… – Го…спо…ди Бо…же наш… – тянет печально монах, уходя в конец коридора. – По-ми-лу-у-й нас… – чуть-чуть слышен мотив молитвы. И опять дребезжащий звонок…

      Проходит некоторое время. Я начинаю забываться.
– Вре-мя… пе…ни…ю… мо…ли… тве ас… – опять тянет над моим ухом монах. Голос печальный, мотив похоронный, даже жутко становится от тишины ночи, пробужденной нотами замогильного напева… – Господи Боже наш, помил-у-уй нас…

      Где-то стукнула дверь… Раздались поспешные шаги по каменным плитам коридора. „Началась полунощница?“ – спрашивает кто-то за дверью…

      Я не пошел к полунощнице и старался заснуть, все еще опасаясь внезапного пения и звона. Мне представлялся длинный, темный, каменный коридор, точно длинный гроб, и черная фигура бледного монаха с восковой свечей и звонком. Печальный мотив, напоминающий о смерти, разрушающий грезы, больно ударял по сердцу, говорил, что и мы оторваны от мира, от жизни, должны непрестанно думать о смерти, должны повторять ночью: „Господи Боже наш, помилуй нас!..“

      Мне не спалось. Хлопали двери келий, шмыгали богомольцы, проходили прислужники, напевая: „Се жених грядет“… К чему эта суетня, эта ночная тревога, разрушение забытья? Для того, чтобы ночью не забывать о смерти… Вечная дума о смерти, о гробе, о прахе, о будущей жизни. И за работой, и во сне – дума о смерти…

      Ясный день. Солнышко зайчиками бегает в беленькой келье. В цветнике под окном свистит пташка, на колокольне звонят к „Достойно“. Синее небо далеко над землей. Воздух чист, позволяет далеко видеть. Впереди у чугунной решетки, что по скале протянулась, монах тоскливо смотрит в озеро, туда, где за широкой водяной дорогой лежит родная сторона, где брошено навсегда самое дорогое, что есть у человека: семья, чуткое сердце, первый лепет ребенка, родны могилы… Далек от монаха этот родной край, где среди полей и лесов затерялись родные уголки, насиженные места, и туманный берег земли только лишний раз заставит сердце забиться тихим чувством грусти.
– Господи Боже наш, помилуй нас… – и хлоп в то же время ногой в дверь. Брат Василий вносит трапезу.
– К чему это вы с молитвой и в то же время ногой дверь вышибаете?

      Послушник смеется.
– Привычка, конечно… а все пользительно лишний раз молитву сказать. Хоть и без чувства, а взыскано будет…
– Ну, это положим…
– Т. е., как это положим?.. Верно говорю, что зачтется. Брат мне один сказывал: стал я, говорит, сомневаться так-то, дух зла и поселился в душе-то моей и давай ее мучить… так и шепчет: „не молись! не молись походя!“… Что за оказия, думаю… как бы в ересь не впасть. Пошел к старичку-схимонаху – а мудреющий старичок был, теперь умер. – Старичок так на меня и воззрился… И вижу я по всему, что знает он, как у меня в сердце дух зла себе гнездо вьет. „Молись, говорит, молись!“ Я ему в ноги и все выложил. Тут он меня благословил и говорит: – „Кайся! говорит. Вот тебе по шестьсот поклонов на день за суемудрие… Да вот, говорит, я тебе одну штуку расскажу“. – Ну уж и сказал, потом ума необыкновенного был старичок, а в роде прозревателя, будто.
– Что же он рассказал-то?
– А вот что… Была, говорит, у попа ученая птица, попугай – зовомая, потому красные перья на хвосте носит… Ну, и знал тот попугай словеса разные говорить, а особливо „не дерзни“… Ну, и как слово, так и „не дерзни“ – высвистывает. Ну, хорошо-с. И случилось тому попугаю улететь от попа. Взвился высоко в небо, а за побег послан был на него ястреб… Цап-царап его сверху, за спину-то… Попугай-то как запищит да со страху и махни: „Не дерзни!“ Ястреб-то, как услыхал, со страху-то и выпустил попугая. Вот оно што… Мудрый старичок у нас был. – Ты, говорит, хошь и без внимания, а читай… не входи в сумление…
– Господи Боже наш, помилуй нас… – слышится наскоро и с оттенком раздражения молитва за дверью, и, не дожидаясь ответа, входит о. Антипа.
– Чего застрял?! – шутливо-строго пугнул он словоохотливого брата Василия.
– Ну, каък ночь провели? – мягким голоском вопросил меня о. Антипа.
– Ничего… только вот жестко больно.
– Жостко?!! – укоризненно сказал о. Антипа. – А там-то, там мягко нам будет, а?.. Пагуба эти перины пуховые.
– Да чем пагуба-то?

Автор:

Представьтесь, пожалуйста:
* Размер сообщения ограничен (400 зн.)
Код защиты: =>